Прелестнейшая Ванда, или, как она называлась в паспорте, почетная
гражданка Настасья Канавкина, выписавшись из больницы, очутилась в
положении, в каком она раньше никогда не бывала: без приюта и без
копейки денег. Как быть?
Она первым делом отправилась в ссудную кассу и заложила там кольцо с
бирюзой - единственную свою драгоценность. Ей дали за кольцо рубль, но...
что купишь за рубль? За эти деньги не купишь ни модной, короткой кофточки,
ни высокой шляпы, ни туфель бронзового цвета, а без этих вещей она
чувствовала себя точно голой. Ей казалось, что не только люди, но даже
лошади и собаки глядят на нее и смеются над простотой ее платья. И думала
она только о платье, вопрос же о том, что она будет есть и где будет
ночевать, не тревожил ее нисколько.
"Хоть бы мужчину знакомого встретить...- думала она. - Я взяла бы
денег... Мне ни один не откажет, потому что..."
Но знакомые мужчины не встречались. Их нетрудно встретить вечером в
"Ренессансе", но в "Ренессанс" не пустят в этом простом платье и без
шляпы. Как быть? После долгого томления, когда уже надоело и ходить, и
сидеть, и думать, Ванда решила пуститься на последнее средство: сходить к
какому-нибудь знакомому мужчине прямо на квартиру и попросить денег.
"К кому бы сходить? - размышляла она. - К Мише нельзя - семейный...
Рыжий старик теперь на службе..."
Ванда вспомнила о зубном враче Финкеле, выкресте, который месяца три
назад подарил ей браслет и которому она однажды за ужином в Немецком клубе
вылила на голову стакан пива. Вспомнив про этого Финкеля, она ужасно
обрадовалась.
"Он наверное даст, лишь бы только мне дома его застать... - думала
она, идя к нему. - А не даст, так я у него там все лампы перебью".
Когда она подходила к двери зубного врача, у нее уже был готов план:
она со смехом взбежит по лестнице, влетит к врачу в кабинет и потребует
двадцать пять рублей... Но когда она взялась за звонок, этот план как-то
сам собою вышел из головы. Ванда вдруг начала трусить и волноваться, чего
с ней раньше никогда не бывало. Она бывала смела и нахальна только в
пьяных компаниях, теперь же, одетая в обыкновенное платье, очутившись в
роли обыкновенной просительницы, которую могут не принять, она
почувствовала себя робкой и приниженной. Ей стало стыдно и страшно.
"Может быть, он уже забыл про меня... - думала она, не решаясь
дернуть за звонок. - И как я пойду к нему в таком платье? Точно нищая или
мещанка какая-нибудь..."
И нерешительно позвонила.
За дверью послышались шаги; это был швейцар.
- Доктор дома? - спросила она.
Теперь ей приятнее было бы, если бы швейцар сказал "нет", но тот
вместо ответа впустил ее в переднюю и снял с нее пальто. Лестница
показалась ей роскошной, великолепной, но из всей роскоши ей прежде всего
бросилось в глаза большое зеркало, в котором она увидела оборвашку без
высокой шляпы, без модной кофточки и без туфель бронзового цвета. И Ванде
казалось странным, что теперь, когда она была бедно одета и походила на
швейку или прачку, в ней появился стыд и уж не было ни наглости, ни
смелости, и в мыслях она называла себя уже не Вандой, а как раньше, Настей
Канавкиной...
- Пожалуйте! - сказала горничная, провожая ее в кабинет. - Доктор
сейчас... Садитесь.
Ванда опустилась в мягкое кресло.
"Так и скажу: дайте взаймы! - думала она. - Это прилично, потому что
ведь он знаком со мной. Только вот если б горничная вышла отсюда. При
горничной неловко... И зачем она тут стоит?"
Минут через пять отворилась дверь, и вошел Финкель, высокий
черномазый выкрест с жирными щеками и с глазами навыкате. Щеки, глаза,
живот, толстые бедра - все это у него было так сыто, противно, сурово. В
"Ренессансе" и в Немецком клубе он обыкновенно бывал навеселе, много
тратил там на женщин и терпеливо сносил их шутки (например, когда Ванда
вылила ему на голову пиво, то он только улыбнулся и погрозил пальцем);
теперь же он имел хмурый, сонный вид и глядел важно, холодно, как
начальник, и что-то жевал.
- Что прикажете? - спросил он, не глядя на Ванду.
Ванда поглядела на серьезное лицо горничной, на сытую фигуру Финкеля,
который, по-видимому, не узнавал ее, и покраснела...
- Что прикажете? - повторил зубной врач уже с раздражением.
- Зу... зубы болят... - прошептала Ванда.
- Ага... Какие зубы? Где?
Ванда вспомнила, что у нее есть один зуб с дуплом.
- Внизу направо... - сказала она.
- Гм!.. Раскрывайте рот.
Финкель нахмурился, задержал дыхание и стал рассматривать больной
зуб.
- Больно? - спросил он, ковыряя в зубе какой-то железкой.
- Больно... - солгала Ванда. "Напомнить ему, - думала она, - так он
наверное бы узнал... Но... горничная! Зачем она тут стоит?"
Финкель вдруг засопел, как паровоз, прямо ей в рот и сказал:
- Я не советую вам плюмбуровать его... Из етова зуба вам никакого
пользы, все равно.
Поковыряв еще немножко в зубе и опачкав губы и десны Ванды табачными
пальцами, он опять задержал дыхание и полез ей в рот с чем-то холодным...
Ванда вдруг почувствовала страшную боль, вскрикнула и схватила за руку
Финкеля.
- Ничего, ничего... - бормотал он. - Вы не пугайтесь... Из этим зубом
все равно мало толку. Надо быть храброй.
И табачные окровавленные пальцы поднесли к ее глазам вырванный зуб, а
горничная подошла и подставила к ее рту чашку.
- Дома вы холодной водой рот полоскайте... - сказал Финкель, - и
тогда кровь остановится...
Он стоял перед ней в позе человека, который ждет, когда же наконец
уйдут, оставят его в покое...
- Прощайте... - сказала она, поворачиваясь к двери.
- Гм!.. А кто же мне заплатит за работу? - спросил смеющимся голосом
Финкель.
- Ах, да... - вспомнила Ванда, покраснела и подала выкресту рубль,
вырученный ею за кольцо с бирюзой.
Выйдя на улицу, она чувствовала еще больший стыд, чем прежде, но
теперь уж ей было стыдно не бедности. Она уже не замечала, что на ней нет
высокой шляпы и модной кофточки. Шла она по улице, плевала кровью, и
каждый красный плевок говорил ей об ее жизни, нехорошей, тяжелой жизни, о
тех оскорблениях, какие она переносила и еще будет переносить завтра,
через неделю, через год - всю жизнь, до самой смерти...
- О, как это страшно! - шептала она. - Как ужасно, боже мой!
Впрочем, на другой день она уже была в "Ренесансе" и танцевала там.
На ней была новая громадная красная шляпа, новая модная кофточка и туфли
бронзового цвета. И ужином угощал ее молодой купец, приезжий из Казани.
1886
Впервые напечатано в журнале "Осколки", 1886, N18, под заглавием
"Немножко боли" с подзаголовком "Уличный случай".
Примечания:
"Ренессанс" -
петербургский кафешантан; пользовался репутацией "злачного места",
"двусмысленного театра".