Городишко Б., состоящий из двух-трех кривых улиц, спит непробудным
сном. В застывшем воздухе тишина. Слышно только, как где-то далеко, должно
быть за городом, жидким, охрипшим тенорком лает собака. Скоро рассвет.
Все давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора
Черномордика, содержателя б-ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон
упрямо не идет к ней - и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в
одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно... так
досадно, что даже плакать хочется, а отчего - опять-таки неизвестно.
Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу... Сзади, в
нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам
Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не
чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют
и непрерывно покупают у него капли датского короля. Его не разбудишь
теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками.
Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно
поле... Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он
потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдаленного
кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна,
вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена).
Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор.
Слышатся голоса.
"Это офицеры от исправника в лагерь идут",- думает аптекарша.
Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях:
одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше... Они лениво, нога за
ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чем-то.
Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти еще тише и глядят на
окна.
- Аптекой пахнет...- говорит тонкий.- Аптека и есть! Ах, помню... На
прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут еще аптекарь с кислым
лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон
филистимлян избивал.
- М-да...- говорит толстый басом.- Спит фармация! И аптекарша спит.
Тут, Обтесов, аптекарша хорошенькая.
- Видел. Мне она очень понравилась... Скажите, доктор, неужели она в
состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели?
- Нет, вероятно, не любит,- вздыхает доктор с таким выражением, как
будто ему жаль аптекаря.- Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а?
Раскинулась от жары... ротик полуоткрыт... и ножка с кровати
свесилась... Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит... Ему
небось что' женщина, что' бутыль с карболкой - все равно!
- Знаете что, доктор? - говорит офицер, останавливаясь.- Давайте-ка
зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.
- Выдумал - ночью!
- А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдемте!
- Пожалуй...
Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок.
Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она
набрасывает на себя платье, надевает на босую ногу туфли и бежит в аптеку.
За стеклянной дверью видны две тени... Аптекарша припускает огня в
лампу и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно,
и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк-доктор
и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор
смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит
китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и
гибок, как английский хлыст.
- Что вам угодно? - спрашивает их аптекарша, придерживая на груди
платье.
- Дайте... э-э-э на пятнадцать копеек мятных лепешек!
Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать.
Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот,
а поручик очень серьезен.
- Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует,- говорит доктор.
- Тут ничего нет особенного...- отзывается аптекарша, искоса
поглядывая на розовое лицо Обтесова.- Муж мой не имеет помощников, и я ему
всегда помогаю.
- Тэк-с... А у вас миленькая аптечка! Сколько тут разных этих...
банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр!
Аптекарша запечатывает пакетик и подает его доктору. Обтесов подает
ей пятиалтынный. Проходит полминуты в молчании.... Мужчины
переглядываются, делают шаг к двери, потом опять переглядываются.
- Дайте на десять копеек соды! - говорит доктор.
Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке.
- Нет ли тут, в аптеке, чего-нибудь этакого...- бормочет Обтесов,
шевеля пальцами,- чего-нибудь такого, знаете ли, аллегорического,
какой-нибудь живительной влаги... зельтерской воды, что ли? У вас есть
зельтерская вода?
- Есть,- отвечает аптекарша.
- Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три!
Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за
дверью.
- Фрукт! - говорит доктор, подмигивая.- Такого ананаса, Обтесов, и на
острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако... слышите храп? Это
сам господин аптекарь изволят почивать.
Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять
бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко
взволнована.
- Тсс... тише,- говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылку,
роняет штопор.- Не стучите так, а то мужа разбудите.
- Ну, так что же, если и разбужу?
- Он так сладко спит... видит вас во сне... За ваше здоровье!
- И к тому же,- басит доктор, отрыгивая после сельтерской,- мужья
такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если бы всегда спали.
Эх, к этой водице да винца бы красненького.
- Чего еще выдумали! - смеется аптекарша.
- Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов!
Впрочем... вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum
gallicum rubrum?
- Есть.
- Ну вот! Подавайте нам его! Черт его подери, тащите его сюда!
- Сколько вам?
- Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы
увидим... Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se...
Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают
пить красное вино.
- А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum.
Впрочем, в присутствии... э-э-э... оно кажется нектаром. Вы восхитительны,
сударыня! Целую вам мысленно ручку.
- Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно! - говорит
Обтесов.- Честное слово! Я отдал бы жизнь!
- Это уж вы оставьте...- говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и
делая серьезное лицо.
- Какая, однако, вы кокетка! - тихо хохочет доктор, глядя на нее
исподлобья, плутовски.- Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы
победили! Мы сражены!
Аптекарша глядит на их румяные лица, слушает их болтовню и скоро сама
оживляется. О, ей уже так весело! Она вступает в разговор, хохочет,
кокетничает и даже, после долгих просьб покупателей, выпивает унца два
красного вина.
- Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили,- говорит она,-
а то тут ужас какая скука. Я просто умираю.
- Еще бы! - ужасается доктор.- Такой ананас... чудо природы и - в
глуши! Прекрасно выразился Грибоедов: "В глушь! в Саратов!" Однако нам
пора. Очень рад познакомиться... весьма! Сколько с нас следует?
Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами.
- Двенадцать рублей сорок восемь копеек! - говорит она.
Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке
денег и расплачивается.
- Ваш муж сладко спит... видит сны...- бормочет он, пожимая на
прощанье руку аптекарши.
- Я не люблю слушать глупостей...
- Какие же глупости? Наоборот... это вовсе не глупости... Даже
Шекспир сказал: "Блажен, кто смолоду был молод!"
- Пустите руку!
Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку
и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят
из аптеки.
А она быстро бежит в спальню и садится у того же окна. Ей видно, как
доктор и поручик, выйдя из аптеки, лениво отходят шагов на двадцать, потом
останавливаются и начинают о чем-то шептаться. О чем? Сердце у нее стучит,
в висках тоже стучит, а отчего - она и сама не знает... Бьется сердце
сильно, точно те двое, шепчась там, решают его участь.
Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а
Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой... То
остановится около двери, то опять зашагает... Наконец осторожно звякает
звонок.
- Что? Кто там? - вдруг слышит аптекарша голос мужа.- Там звонят, а
ты не слышишь! - говорит аптекарь строго.- Что за беспорядки!
Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями,
идет в аптеку.
- Чего... вам? - спрашивает он у Обтесова.
- Дайте... дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек.
С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о
прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку...
Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и,
пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за
угла навстречу ему идет доктор... Оба сходятся и, жестикулируя руками,
исчезают в утреннем тумане.
- Как я несчастна! - говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа,
который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать.- О, как я
несчастна! - повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами.- И никто,
никто не знает...
- Я забыл пятнадцать копеек на прилавке,- бормочет аптекарь,
укрываясь одеялом.- Спрячь, пожалуйста, в конторку...
И тотчас же засыпает.
1886
Впервые напечатано в журнале "Осколки", 1886, N25.